Микаэль посмотрел на меня с кривой ухмылкой и уточнил:

– Тот самый чудо-мушкет герхардианца, надо понимать?

– Именно, – подтвердил я, отмерил порох и вложил в ствол вытянутую пулю. – Прицельно бьет на триста шагов!

– Вздор! – не принял мои слова всерьез маэстро, обнажил шпагу и резким ударом снес горлышко третьей бутылки с вином. Возиться с сургучом на этот раз он не пожелал.

Я забил пыж, отложил шомпол и взял малую пороховницу. Добавил пороха на затравочную полку, надел головку ключа на взводной шпиндель и провернул его, а затем прижал кремень к боковине стального колеса.

Прицел мушкета показался излишне сложным, я внимательно изучил его, прежде чем прижать приклад к плечу и поймать на мушку бутылку. Стоило потянуть неожиданно плавный спуск, и тут же пыхнул дымом затравочный заряд, а миг спустя грохнул выстрел.

Микаэль следил за мной с нескрываемым скептицизмом. Когда земля взметнулась много дальше и немного левее импровизированной мишени, он пару раз хлопнул в ладоши и презрительно фыркнул:

– Триста шагов! Ну конечно!

К огнестрельному оружию маэстро испытывал непонятную мне предубежденность, поэтому я не стал ничего ему доказывать, перезарядил мушкет и следующим же выстрелом разнес бутылку вдребезги.

Микаэль только пожал плечами и приложился к кружке с вином.

– Думаешь, орден поверил в твою историю?

– А что им еще остается? – усмехнулся я и принялся готовить штуцер к следующему выстрелу. – Пока все не утихнет, буду держаться от них подальше. А там… Забудут!

Салазар поднял лицо к небу и зажмурился.

– Солнце-солнце светит-светит… – пробормотал он.

Крепкое вино неожиданно быстро ударило маэстро в голову, да я и сам, хоть выпил совсем немного, ощущал растекшееся по телу тепло.

– Да, Филипп! Что же задержало тебя в империи? – спросил Микаэль, взвесил в руке изуродованную бутылку и поглядел через нее на просвет. – Ты так и не рассказал.

Я поморщился, но все же умалчивать о приключившейся со мной истории не стал. Поведал маэстро о Марте, попутно высмотрел старый вяз с дуплом шагах в ста от нас, прицелился, выстрелил и промахнулся. Пуля расщепила сук, вновь уйдя левее и выше.

На этот раз Микаэль никак неудачный выстрел не прокомментировал, он пил вино и слушал мой рассказ, в кои-то веки не вставляя неуместных замечаний. Следующая пуля легла точно в дупло, и я довольно улыбнулся, затем предупредил маэстро:

– Если вдруг увидишь меня с беловолосой тощей девицей, предупреди незаметно. Боюсь, Марта крепко обосновалась у меня в голове. Сам я могу ее и не узнать.

– Марта… – протянул Микаэль, осушил кружку и вдруг продекламировал:

– Ты даже не стихоплет, ты стихоложец, – фыркнул я в ответ и прицелился в корягу на другом берегу реки.

До той было никак не меньше двух сотен шагов, поэтому пришлось несколькими глубокими вдохами погрузить себя в легкий транс и толкнуться вперед волей. На краткий миг сознание раздвоилось, истинное зрение сосредоточилось на замшелом дереве, руки сами навели штуцер на цель и потянули спусковой крючок.

Грохнуло, и я различил, как после явственной задержки от коряги полетели щепки.

Микаэль допил остатки вина и посмотрел на меня с нескрываемым неудовольствием.

– Ты закончил?

– Вполне.

Я намотал на шомпол ткань и кое-как очистил ствол от нагара, затем убрал мушкет в чехол и вместе с подсумком вручил его маэстро.

– Будь добр, придержи пока у себя.

Микаэль в пустяковой просьбе отказывать не стал, зябко поежился и застегнул камзол на все пуговицы.

– Едем-едем? – спросил он, с тоской поглядев на пустые бутылки.

– Едем, – подтвердил я, но сразу придержал маэстро Салазара за руку. – Не налегай на выпивку. Сегодня у меня встреча с магистром-управляющим, будем работать.

Микаэль кивнул.

– Всегда одно и то же, – вздохнул он, махнул рукой и нахлобучил на голову шляпу. – К твоим услугам, Филипп!

– Рудольф, – поправил я его, развернулся и зашагал к лошадям. – Меня зовут Рудольф…

3

С Микаэлем я расстался у Соловьиного моста. Маэстро повел лошадей к пансиону, а я перешел на другой берег, заплатил за чистку сапог и, не желая блуждать по незнакомым кварталам в поисках Управы благочестия, столковался о проезде с владельцем двуколки. И нисколько, надо сказать, о потраченных монетах впоследствии не пожалел. Черный двор на Клюгатан был выстроен на другом конце Старого города; пешком туда было топать и топать.

Пока ехали, я не забывал посматривать по сторонам. На глаза то и дело попадались компании встревоженных горожан и хмурые физиономии квартальных надзирателей, а плечистые молодчики из цеховой стражи все, как один, вооружились крепкими палками. Неподалеку от опекаемых ими перекрестков неизменно обнаруживались телеги – то пустые, а то и заставленные бочками. При желании загородить проезд было делом считаных минут. Сгустившееся напряжение ощущалось буквально на физическом уровне.

Черный двор и в самом деле оказался черным. Немалых размеров здание было выстроено из темно-красного кирпича, стены покрывал толстый слой копоти и сажи. У распахнутых настежь ворот скучали трое младших полицейских чинов, на меня они даже не взглянули. Я беспрепятственно пересек двор, миновал конюшню и поднялся на высокое крыльцо управы. Внутри бегали растрепанные клерки; один из них удосужился выслушать меня и отправил на третий этаж, где и располагался кабинет полицмейстера.

В приемной за погребенным под кипами бумаг столом что-то увлеченно писал худощавый и бледнокожий молодой человек в цивильном платье. Горло его было замотано теплым шерстяным платком, глаза припухли и покраснели. И, ко всему прочему, он беспрестанно шмыгал носом.

– У себя? – справился я у секретаря о главе управы.

Болезненного вида сеньор молча покачал головой.

– А скоро будет?

На этот раз ответом стало неопределенное пожатие узкими плечами. Секретарь вновь вернулся к письму, но терять время попусту на повторный визит сюда мне нисколько не хотелось, поэтому я напомнил о своем присутствии, представившись.

– Магистр Вселенской комиссии вон Черен.

Молодой человек с досадой бросил перо в чернильницу и поднял взгляд, ожидая продолжения.

– На мое имя должен быть выправлен патент на владение пистолями и мушкетом.

Секретарь поджал губы, но все же принялся рыться в стопках бумаг и – о чудо! – очень быстро обнаружил искомое. Все так же не произнеся ни слова, он протянул мне патент и лист с пороховыми марками и вернулся к работе.